Уйти в монастырь,

или еще один способ изменить свою жизнь

Однажды нас неизбежно охватывает разочарование. Причины могут быть разные: любовные коллизии, жизненные неурядицы, семейные драмы. Или вдруг начинаешь понимать, что мир оказался не таким, каким представлялся. Совладать с утратой иллюзий не каждому под силу. Возникает желание все бросить, отрешиться, изолироваться от "неправильной" жизни. Кто-то в таких случаях меняет профессию, мужа, любовника или идет к психотерапевту. Кто-то пытается покончить счеты с жизнью или, наоборот, начинает жизнь с нуля. Оказывается, есть еще один вариант: можно уйти в монастырь. Два года в женском монастыре живет послушницей, готовясь к монашескому постригу, бывший научный сотрудник Анна. В миру она пробыла до 38 лет - училась, работала, мечтала написать диссертацию. Годы шли, и вдруг неожиданно для себя самой и своих близких она приняла решение стать Христовой невестой. Вот ее исповедь.

"Ушла от мира, но мир не оставляет меня"

Монастырское время течет быстро: один день здесь пролетает как один час. Мне уже сорок лет. Ощущение того, что жизнь проходит, не возникает. Я обрела смысл - заслужить место в Царстве Небесном. Надо спешить делать добро, потому что любая вера без добрых дел мертва.

Как-то шли мимо две девушки, и я услышала, как одна, показывая на монахинь, презрительно бросила другой: "Эгоистки, отгородились от всего мира и живт на всем готовеньком".

Эти слова от незнания. Те, кто обитают за монастырскими стенами, сами себя обеспечивают, зарабатывая на хлеб насущный изнурительным трудом. Никаких льгот и поблажек для нас не существует.

Всю жизнь я привыкла вставать не раньше восьми утра, а в монастыре поднимаюсь вместе со всеми в половине пятого. Хочешь - не хочешь, а заставляешь себя усилием воли открывать глаза, шепчешь молитву.

Я в келье живу не одна, а с другой послушницей. Так рекомендуют монастырские правила, чтобы избегнуть беспричинного страха, который охватывает порой в одиночестве неокрепшие души.

Я ушла от мира, но мир не покидает меня. В нашу церковь стекается много людей: для некоторых она - последние прибежище, где можно найти утешение, рассказав о своих бедах. Сейчас я работаю на "свечном ящике" - стою за прилавком, продавая свечи, духовную литературу, записки о здравии.

Подходит девушка, красивая, модно одетая, обращается в слезах: "Матушка, у меня мужа убили бандиты. Как мне быть без него?" Я отвечаю, что у Бога все живы, что земная жизнь имеет продолжение на небе. Молюсь за убиенного.

Другая просит совета: муж изменил, что делать - разводиться? Постараться простить, говорю, если он обещает, что подобное не повторится.

За один день выслушиваю сотни исповедей - как бы принимаю на себя боль всего мира. Тяжесть на душу ложится неимоверная. В каждом случае ищу нужные слова, чтобы успокоить человека, дать ему надежду. Очень много рассказов о неладах в семье, о непонимании между родителями и детьми. Мне эти проблемы хорошо знакомы, на себе испытала...

"Любить - значит поставить кого-то выше себя"

Моя мать была учительницей в школе (сейчас они с отцом на пенсии), вечно в заботах, времени на меня у нее никогда не находилось. Придет вечером домой я - к ней, а она отмахивается: "Отстань, и так голова болит".

Отец работал на заводе, приходил всегда усталый и подвыпивший. Предпочитал отмалчиваться. Что мама скажет, то он и повторит.

Я сама себе готовила, стирала. Сама друзей выбирала, профессию.

Я была не красавицей, но и не дурнушкой. Конечно, хотелось бы родиться посимпатичнее и повыше ростом, но не плакаться же из-за такой чепухи? Я создала себе свой внутренний мир, и он компенсировал мне то, что не додали природа и семья.

Из мужчин в юном возрасте, как водится, нравились зарубежные артисты - Жерар Филипп, Жан Маре, Жан Поль Бельмондо... Дружила с парнями. Но любви не было. Любить, как я понимаю, - значит, поставить кого-то выше себя. Это должен быть мужчина, перед которым я, женщина, могла бы преклониться. А ему становиться передо мной на колени вовсе не обязательно. Порой мне казалось, что любовь - это просто красивые фантазии романистов, а в жизни я ни с чем, кроме лицемерия и пошлости, не сталкивалась.

В 23 года я окончила химический факультет госуниверситета, устроилась научным сотрудником в лаборатории одного из крупных научно-исследовательских институтов. И словно в трясину ввязла.

На работе меня учили: "Надо быть такой, как все: не выделяться, жить с коллективом". То есть участвовать в общих попойках, поступить в "институт любовниц". А я не могла, не хотела... От меня попробовали избавиться, как от "профессионально не соответствующей должности". Но я устояла. В городской газете как раз появилась статья о нашей лаборатории, где и обо мне написали. Автор назвал меня "хрупкой и миловидной".

Мои коллеги - признанные красавицы - возмущались: "Это она-то миловидная? Та что сроду не красилась? У журналиста дурной вкус". И, действительно, косметикой я не пользовалась, завязывала волосы в пучок. Все меня вразумляли: "Ты же девушка. Сооруди себе прическу, накрась глаза. Соблазни кого-нибудь!" А тут еще родители на старости лет надумали взяться за мое воспитание...

"Я сожгла за собой все мосты"

"Что ты о себе мнишь? - говорила мать. - Какого принца ждешь? Чтобы не пил, не курил и духовные книжки читал? Да таких мужчин и в помине нет". Отец только согласно кивал головой, потом добавлял: "Деньги надо приносить в общую копилку, а ты стала об этом забывать".

Я отца раздражала и своим высшим образованием, и тем, что получала больше него, и тем, что не выхожу замуж. Мне уже было за тридцать, а родители требовали полного отчета о всех моих денежных расходах: зачем потратилась на то, а не на это, почему живу не так, как все. В результате я однажды оказалась с чемоданом в руке за дверью.

Так я приехала в Санкт-Петербург, нашла место в химической лаборатории, сняла квартиру. В свободное время читала книги - Толстого, Достоевского, бегала по театрам и музеям, жадно постигая духовные истины.

Вскоре от родителей пришло письмо, в котором они умоляли меня вернуться домой, обещали разменять для меня однокомнатную квартиру. Я возвратилась в семью. И через два года у меня действительно появилась своя уютная квартирка. Я ее отремонтировала, обставила мебелью. И работу подыскала престижную, хорошо оплачиваемую.

Вот тут-то, когда были решены все мои материальные проблемы, я и задумалась: а что дальше? Духовные поиски продолжались. Я стала читать Библию, удивляясь ее всеобъемлющей мудрости. Ходила слушать заезжих протестантских проповедников. Они говорили легко и доступно. Подошла к одному, загляну в глаза и увидела в них лед. "Это не мое", - сказала себе и обратилась к православной религии.

Надумала поехать на Святую Землю, в Иерусалим. Прибыла в Киев оформлять документы. Случайно узнала, что здесь есть женские монастыри, и неожиданно для себя приняла решение уйти от мира...

Матушка Благочинная, к которой я обратилась, документов моих не проверяла и о прошлом не допытывалась. Она только посмотрела на меня и сказала: "Мы тебя возьмем".

Я сожгла за собой все мосты: продала квартиру, избавилась от всего. И словно на крыльях летала, пребывая в эйфории оттого, что, наконец, сделала шаг, к которому меня подвела судьба.

"А что мы людям скажем?" - заголосила мать, когда я ей сообщила о своем уходе в монастырь. Отец был в шоке. "Я ожидала от тебя всего, только не этого", - прокомментировала мое решение подруга. "Я иду не в тюрьму", - ответила я всем.

"В этом - мое женское счастье и спасение"

Неужели все это со мной было? Прошлое постепенно стирается. Дни проходят в неустанных молитвах, всецело заполняющих сознание. Только изредка вспыхивает яркий фрагмент былого - работаешь ли ты на монастырском огороде, идешь ли за целебной водой к источнику, смотришь ли на цветы или на птиц небесных...

В монастыре заново рождаешься на свет - духовно. Поначалу я думала, что уже попала на небо. А потом поняла, что живу между небом и землей. Трудом, постом и молитвами усмиряешь плоть. Рассказы о "неиспользованной сексуальной энергии монахинь" - пустые выдумки горячечного воображения, не имеющие под собой реальной почвы. Здесь иные радости, возвышенные, непостижимые для плотского человека.

С большим уважением отношусь к монахам. Они замечательные труженики - не похотливцы, не корыстолюбцы, не хамы. В мужском монастыре я видела свой идеал мужчины, с которым можно смотреть не друг на друга, а в одном направлении - на алтарь. Перед таким бы я с радостью преклонилась.

Перед постригом надо дать три обета - безбрачия, бессребреничества и послушания. Последнее для меня - самое трудное. Во мне еще есть гордыня, я ее в себе чувствую. Одно время была казначеем у матушки-настоятельницы и, видя, как производятся те или иные расчеты, не выдерживала и оспаривала их, чтобы, на мой взгляд, достичь большей выгоды. Матушка была недовольна строптивостью моих чувств, делала мне замечания.

Видно, не готова я ее к постригу, раз до конца не избавилась от мирских привычек. Иногда сомневаюсь: а не поступила ли я опрометчиво, выбрав эту форму служения Церкви, а не другую? Ведь монашеская доля не каждому подходит. Надо ощутить себя избранником, получить благословение.

Вот так живу теперь - в самоотречении и послушании. Однако если завтра мой духовный отец призовет меня к себе и спросит, готова ли я к постригу, я, скорее всего, отвечу, что нет. Надо еще поработать, испытать себя, присмотреться, ибо ноша монашеская тяжела и ответственна.

Но в любом случае возврата к мирской жизни для меня нет. Я выбрала свой путь, и в этом мое женское счастье и спасение.