Юнона и Авось, или Безнадежная невеста
(Милана Некрасова)
Юнона была роскошной блондинкой, ей стукнуло уже двадцать пять лет, и она отчаянно, неудержимо хотела замуж.
В магазине детских вещей, где она трудилась менеджером по работе с покупателями (а попросту – продавцом), все ее коллеги были замужем. Кроме нее и еще одной девушки Клавы, что казалось Юноне вдвойне несправедливым. Все в этой Клаве, начиная с затрапезного имени, возмущало: она была какая-то черная, носатая, приземистая, говорила тихо и заумно («Девочки, мы сегодня неадекватно поступили с этой экстравагантной пожилой леди, которая хотела приобрести у нас за пятьсот гривень зайца с морковкой. А вдруг он ей был жизненно необходим?»). Все знали, что Клава после окончания торгово-экономического колледжа поступила заочно учиться на философский факультет университета, оканчивает второй курс и одна воспитывает ребенка («И кто только позарился?!» - негодовала Юнона).
Остальные женщины, по мнению Юноны, также явно проигрывали ей во внешности, но все они были востребованы различными мужчинами в той или иной степени.
За Таней приезжал в шестисотом «мерседесе» бритоголовый Вовуня в обществе двоих «квадратных» телохранителей. Входил вечером в торговый зал, отпугивал последних покупателей, и, высокомерно радуясь произведенному эффекту, ждал Таню в изысканной позе: большие пальцы рук – за ремнем, ноги – шире плеч (а плечи у него – ого-го!), мощные челюсти ходят ходуном – жуют, значит, «Орбит» без сахара. «И что такой фактурный мужчина в ней нашел?» - недоумевала наша героиня. А Таня светилась счастьем и на краткие мгновения забывала, что Вовуня уже три года за ней приезжает, но жениться не собирается, что вообще он уже содержит две семьи. Она гордо выпархивала из подсобки и, «конвоируемая» тремя братками, удалялась, чтобы несколько позже, отведав в дорогом ресторане супа-парматье, телятины-маренго и обсахаренной репы в соусе, а также запив все это изрядным количеством белого вина, картинно плакать в дорогом гостиничном номере. При этом Таня причитала, что наложит на себя руки, бегала из угла в угол, пытаясь вывести из себя Вовуню, вальяжно лежащего с сигарой на необъятной кровати и снисходительно взирающего на мечущуюся любовницу. И что? Ни уму ни сердцу. Но хоть что-то… Хоть пыль в глаза окружающим пустить.
Другая девушка – Лелька, с которой Юнона особенно дружила, - пребывала в абсолютно счастливом браке. Они с мужем Сергуней не могли и двух часов прожить, чтобы не услышать голоса друг друга. «Лелька! Тебя – твой бубочка!» - звали продавщицы к телефону Лелю. И тут начиналось: «Привет, мой бубусик! Утю-тю. А я тебя больше. А ты меня – как? Приду домой, покажешь. А кто у нас кукусенька? Нет, не я, а ты. А я твоя кукунечка. Зайчик, ты уже обедал? А нашел в кармашке мою записку? Нет? Ха-ха-ха! Заюля, а секретарша, стерва, небось опять тебе глазки строила? А кого ты больше любишь? Ха-ха-ха! Пусик, я по тебе соскучилась. А ты по мне? А как? А куда? А в какое место? А я тебя, знаешь куда? А догадайся с трех раз. Ха-ха-ха!»
И все девчонки, забыв о надоевших покупателях, с упокоением слушали эту воркотню. Иногда, впрочем, супруги ссорились. Лелька приходила на работу с красными от выплаканных слез глазами и, когда начинала рассказывать, опять рыдала взахлеб: «Девочки, этот гад, когда вернулся домой, вечером, от него пивом несло, и он меня даже, а-а-а, не поцеловал! Я ему: «Сходи в магазин!» А он мне: «Как ты прекрасна!» Я ему: «Помой посуду!» А он мне: «Как ты прекрасна!» Заладил как попугай. Надоело!!! А-а-а! Что мне делать?! Что со мной будет?! Я ему говорю: «Сегодня же собираю вещи и ухожу к маме!» А он мне: «Да ты без меня пропадешь!»
Через пару часов Лельку опять звали к телефону. «Твой», - опасливо говорили девушки и с вожделением прислушивались.
«Алло, - сухо произносила Лелька. – Нет. Нет. Нет. И слышать не хочу. Нет. Не буду. А ты как можешь? Иди к своей секретарше, пей свое пиво. Да? Нет, не верю. Пускай. Да?! Честно? Честно-пречестно? И я тебя тоже. Очень. И я по тебе. А как? А куда? А в какое место? Ха-ха-ха! Бусинка моя единственная, буленька-бубуленька…»
И все им завидовали, и радовались за них, даже те, кто во время их очередной ссоры злорадствовал, потирая руки, и лелеял надежду, что вот теперь-то у них все рухнет. Нечего быть такими счастливыми. Не положено.
***
Итак, все окружающие были как-то пристроены, кроме Юноны, и Клавы. И Юнону это оскорбляло. Она считала себя девушкой в высшей степени привлекательной, утонченной и неглупой. Уже само имя ко многому обязывало. И в этом смысле Юнона была во всеоружии. Она считала, что знает, как проверить не только содержимое кошелька кавалера, но и его интеллект.
Предположим, приглашает ее в компании или в ресторане мужчина на медленный танец. Естественно, в первые же минуты он спрашивает: «Как вас зовут?» - «Юнона». Увы, все мужчины, которые встречались Юноне, не были достаточно образованными. Они все как на подбор говорили одно и то же: «О, какое красивое имя!» Был, правда, один, который пошел дальше. Он сказал: «О, какое красивое имя! Наверное, ваша мама в юности увлекалась рок-оперой «Юнона и Авось»?»
В таких случаях Юнона заученно, со снобистскими нотками в голосе втолковывала невежде: «Юнона – это верховная богиня у римлян, покровительница, кстати, женщин, жена Юпитера. Историю надо знать, молодой человек!» Посаженный в лужу, молодой человек после этого уже на пушечный выстрел не подходил к Юноне, и она возвращалась домой одна, никем не провожаемая. «Все они мизинца моего не стоят!» - глотая слезы, думала она. А ей хотелось встретить наконец свою судьбу, единственного, суженого, который на привычное: «Как вас зовут?» - «Юнона» - ответил бы: «О, какое красивое имя! Можно, я стану вашим Юпитером?» Эта пошлая, в общем-то фраза была, как ни странно, кодом к сердцу нашей страдалицы. Но ее никто пока не произнес…
***
«Мы с Сергуней устраиваем торжественный прием, - конфиденциально сообщила Лелька Юноне. – Из наших зову только тебя и Клавку. – Ну а чего – всем замуж хочется. Из Америки приехал Сергунин друг детства, Петька. Красивый, неженатый. Преподает в самом Гарвардском университете. Умный – жуть! Вы должны подойти друг другу».
Юнона заволновалась. Она вдруг почувствовала, что это – судьба, недаром ей накануне приснились роскошные босоножки, которые она недавно видела в витрине крутого магазина. А, как известно, обувь снится к женихам. Тем более, прикинула Юнона, и это показалось ей еще одним знаком судьбы, неказистое имя Петр на иностранный манер звучит как Питер, а где Питер, там и до Юпитера рукой подать.
До приема оставалось несколько дней, и Юнона с Лелькой принялись разрабатывать стратегию и тактику поведения.
- Ты должна блеснуть не только внешностью, - возбужденно втолковывала Лелька, - но и умом. Точнее, эрудицией, ведь эрудиция и ум – вещи разные, а черезчур умных женщин мужчины не любят. Значит, что я тебе скажу? Вычитала в энциклопедии. При Гарвардском университете есть Комитет экономических исследований. Сама знаю, что заумно, но ты выучишь наизусть. Занимается вопросами изучения хозяйственной конъюнктуры. Ты хоть это выдай. Он подхватит – и сойдет. Потом, между делом, польсти: «Вы чрезвычайно экстраординарный человек. Смотри не перепутай: ординарный – это примитивный, экстраординарный – наоборот. Потом скажи: «Простейшим методом дедукции я пришла к выводу…»
- А анекдоты можно? – слабым от волнения голосом спрашивала Юнона.
- Можно, но нежелательно, - подумав, отвечала Лелька и продолжала: - Пей мало, только чуть-чуть, для храбрости. Да не залпом. Обмолвись, что заинтересована в собственной карьере, а домашнее хозяйство – не по твоему уму. Там у них, в Америке, все равно прислуга сплошь и рядом.
Потом подруги долго обсуждали внешний вид. Юноне нравился имидж Мэрилин Монро – завитые локоны, платье с широкой летящей юбкой, декольте, чувственные губы. Лелька настаивала на более вызывающем образе: короткий кожаный пиджак, весь в заклепках, мини-юбка, тоже кожаная, высокие каблуки и яркий макияж. Лелька вообще была любительницей каких-то крайностей: ей нравилось все яркое, броское, блестящее.
Обратились за помощью к Сергуне. Выслушав имеющиеся варианты, он фыркнул и туманно посоветовал быть поскромнее.
В конце концов Юнона решила не забивать себе голову такими пустяками. Как бы она не оделась, ее все равно тут же сравнивали с Мэрилин Монро или, на худой конец, с Мадонной.
***
В назначенный день Юнона по-королевски вошла в квартиру Лельки. На ней было облегающее фигуру красное платье. Туфли на шпильках удлиняли безупречные ноги. В ушах сверкали бриллиантовые сережки, подаренные ей родителями на совершеннолетие. Она специально пришла на час позже назначенного времени, чтобы сразу заявить о себе, обратить внимание, поразить.
Среди гостей преобладали в основном семейные пары, было уже шумно, дымно, весело. В углу, в кресле, с журналом «Вопросы литературы» в руках (и где только достала? Небось с собой принесла!) сидела скромная Клава: серенький свитерок, черная юбка ниже колен, ни грамма косметики.
Никто не обратил на вошедшую Юнону никакого внимания – все с упоением общались. Гости были одеты разношерстно, просто, без претензий («Ну конечно, они уже все женаты да замужем, чего им выпендриваться», 0 слабо утешила себя обескураженная Юнона).
Петр оказался высоким красавцем в джинсах и майке. Он был улыбчив и прост в общении, и это сразу бросалось в глаза. «Будет мой!» - решила Юнона и стала дожидаться танцев.
Когда под романтичного Стинга она удовлетворенно коснулась могучих плеч Петра, ей стало легко и спокойно. «Ну же, ну, - мысленно гипнотизировала она его. – Ну, начинай: «Как вас зовут, очаровательная незнакомка?» Но Петр молчал, самозабвенно отдаваясь танцу. «Что-то сказать самой? – взволнованно думала Юнона. – Что там про метод дедукции? Или индукции? Нет, это будет ни к селу ни к городу…»
Когда танец закончился, Петр, проводив Юнону на место и поцеловав ей руку, произнес: «Вы знаете, вы удивительно похожи на мою двоюродную тетю Клаву – в детстве я часто гостил у нее». От злости Юнона закусила губу и не нашлась, что ответить. Но веселье разгоралось, и все еще было впереди.
Юнона влюбилась в Петра с первого взгляда и не собиралась его уступать никому, тем более - черной Клавке, которую он уже пару раз приглашал танцевать. Поэтому, забыв о предупреждении Лельки, залпом выпила две рюмки коньяку и пошла приглашать Петра на белый танец. «Надо сказать ему комплимент, - лихорадочно думала она. – Мужчины это любят. Как там учила Лелька: «Вы чрезвычайно – какой, ну, какой, вспоминай скорее, так… там что-то было про соль «Экстра» и об ордене, нет, не вспомнить, а танец уже кончается». Когда Петр провожал Юнону на место, та в отчаянии, но, не подавая виду, с чувством выпалила: «Вы знаете, Петр, такого ординарного человека, как вы, я в своей жизни еще не встречала!» Петр посмотрел на нее странно, улыбнулся и промолчал.
Потом опять все говорили, спорили, смеялись. Петр с юмором рассказал о жизни в Америке. Юнона решила вести себя развязно. «Ой, устала на каблуках! – притворно вздыхала она и опиралась на его плечо. – Питер, нет, ты расскажи, как там у вас, в Гарварде, с хозяйственно конъюнктурой? Какой у тебя мужественный торс! Будешь моим Юпитером? Простейшим методом дедукции я пришла к выводу, что тебе нужна Юнона, то есть жена!»
Лелька делала ей страшные глаза и пыталась вывести в коридор для разборок. Наконец, отлепившись от Юноны, Петр пригласил на танец Клавдию. Через пять минут, поймав его на балконе, Юнона, затягиваясь сигаретой, небрежно сказала: «Клава – прекрасная женщина у нас. Ей уже скоро тридцать, и она одна воспитывает ребенка». «Что ж, это очень похвально, - с улыбкой отвечал Петр. – Прости, я тебя покину на минутку…» «Но только на минутку!» - кокетливо и многообещающе хихикнула Юнона.
Начали расходиться. «Ты ведь проводишь меня?» - с надеждой спросила Юнона. «Извини, но Леля хотела, чтобы ты осталась у нее – помогла посуду вымыть», - голос Юноны предательски задрожал, на глазах выступили слезы. – Запиши мой телефон».
…Больше они не увиделись. Через полгода Клава уволилась из магазина и, забрав ребенка, уехала в Гарвард. Выходить замуж за Петю.
